-
- "Очерки бурсы" Н.Помяловский (мои книги)
-
- vihlyn
- April 5th, 2010
Уважаемые господа!
Несмотря на то, что сегодня понедельник, а выходных ещё не видно даже на горизонте, говорить ни о чём не хочется. Остается лишь уныло наблюдать за весёлым весенним солнышком за окном. Тем не менее, сегодня я хотел бы предложить Вашему вниманию, прочтение книги Николай Герасимовича Помяловского «Очерки бурсы». Эта книга давно стала классикой Русской литературы, позволяя читателю окунуться в историю начальной образовательной стадии в России. Тысячи колоритных персонажей, великолепное описание человеческих характеристик, сочетание тонкого Чеховского юмора и Гоголевской иронии. Описывать сюжет не буду, так как лучше будет прочитать самим. Для того чтобы понять о чём идёт речь, приведу небольшой отрывок из текста:
Но посмотрите, чем он был как учитель бурсы. – Иванов! – говорит он. Иванов поднимается с заднего стола бурсацкой Камчатки, за которою Краснов следил постоянно и зорко, вследствие чего для желающих почивать на лаврах , то есть лентяев, он был нестерпимый учитель. Краснов донимал их не столько сеченьем, сколько систематическим преследованием; и вот это-то преследование, основанное на психологической тактике, сильно отзывалось иезуитством. Краснов в нотате видит, что у Иванова стоит сегодня ноль, но все-таки говорит: – Прочитай урок, Иванов. Но Иванов не отвечает ничего. Он думает про себя: «Ведь знает же Краснов, что у меня в нотате ноль… что же спрашивает? – только мучит!». – Ну, что же ты? Иванов молчит… Лучше бы ругали Иванова, тогда не было бы ему стыдно перед товарищами, потому что ругань начальства на вороту бурсака, ей же богу, не виснет; а теперь Иванов поставлен в комическое положение: над его замешательством потешаются свои же, и таким образом главная поддержка против начальства – товарищество – для него не существует в это время. – Ты здоров ли? – спрашивает ласково Павел Федорыч. Сбычившись и выглядывая исподлобья, Иванов говорит: – Здоров. – И ничего с тобой не случилось? – Ничего. – Ничего? – Ничего, – слышится ответ Иванова каким-то псалтырно-панихидным голосом. – Но ты точно расстроен чем-то? От Иванова ни гласа, ни послушания. – Да? Но Иванову точно рот зашили. – Что же ты молчишь?.. Ну, скажи же мне урок. Наконец Иванов собирается с силами. Краснея и пыхтя, он дико вскрикивает: – Я… я… не… зна-аю. – Чего не знаешь? – Я… урока. Павел Федорыч притворяется, что недослышал. – Что ты сказал? – Урока… не знаю! – повторяет Иванов с натугой. – Не слышу; скажи громче. – Не знаю! – приходится еще раз сказать Иванову. Товарищи хохочут. Иванов же думает про себя: «черти бы побрали его!.. привязался, леший!». Учитель между тем прикидывается изумленным, что даже Иванов не приготовил уроков. – Ты не знаешь? Да этого быть не может! Новый хохот. Иванов рад провалиться сквозь землю. – Отчего же ты не знаешь? Опять начинается травля, до тех пор, пока Иванов не начинает лгать. – Голова болела. – Угорел, верно? – Угорел. – А ты, может быть, простудился? – Простудился. – И угорел и простудился?.. Экая, братец ты мой, жалость! Товарищи, видя, что Иванов сбился с толку, помирают со смеху. А мученик думает: «господи ты боже мой, когда же отпорют наконец» и решается покончить дело разом: – Не могу учиться. – Отчего же, друг мой? – Способностей нет. – Но ты пробовал учить вчера? – Пробовал. – О чем же ты учил? Вот тут доходит дело до самой мучительной минуты: хоть убей, не разжать рта, точно губы с пробоем, а на пробое замок. Иванов не обеспокоился не только что выучить урок, но даже узнать, что следовало учить. Павел Федорыч, боясь, что Иванову подскажут товарищи, встал со стула и подошел к нему с вопросом: – Что же ты не говоришь? Иванов замкнулся, и не отомкнуться ему, несчастному. Павел Федорыч кладет на него руку. Иванов переживает мучительную моральную пытку, да и другим камчатникам вчуже становится жутко. – Зачем ты смотришь в парту? Смотри прямо на меня. У Иванова нервная дрожь. Не поднять ему своей головы – тяжела она, точно пивной котел, который только был по плечам богатыря. Между тем Павел Федорыч берет Иванова за подбородок. – Не надо быть застенчивым, мой друг. Мера душевных страданий переполнена. Иванов только тяжело вздыхает. Наконец, после долгого выпытывания, с тем глубоким отчаянием, с которым бросаются из третьего этажа вниз головой, Иванов принужден сознаться, что он не знает, что задано. Но у него была теперь надежда, что после этого начнутся только распекания и порка, значит, скоро и делу конец, – напрасная надежда. – Зачем ты забрался на Камчатку? Посмотри, что здесь сидят за апостолы. Ну, хоть ты, Краснопевцев, скажи мне, что такое шхера? Краснопевцеву что-то подсказывают. – Шхера есть, – отвечает он бойко, – не что иное, как морская собака. Все хохочут. – Ну ты, Воздвиженский… поди к карте и покажи мне, сколько частей света. Воздвиженский подходит к висящей на классной доске ланд-карте, берет в руки кий и начинает путешествовать по европейской территории. – Ну, поезжай, мой друг. – Европа, – начинает друг. – Раз, – считает учитель. – Азия. – Два, – считает учитель. – Гишпания, – продолжает камчатник, заезжая кием в Белое море, прямо к моржам и белым медведям. Раздается общий хохот. Учитель считает. – Три. Но ученый муж остановился на Белом море, отыскивая здесь свою милую Гишпанию, и здесь зазимовал. – Ну, путешествуй дальше. Али уже все пересчитал страны света? – Все, – отвечал наш мудрый географ. – Именно все. Ступай, вались дерево на дерево, – заключил Павел Федорыч.
Рекомендую к прочтению!
vihlyn.livejournal.com
|